СЕРДЦЕ В КОШЕЛЬКЕ (ч.2)
Feb. 28th, 2006 12:40 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
rainciao Когда мне было шесть лет, отец, собрав маленький чемоданчик, оставил нас, уйдя «за туманами и запахом тайги». Вскоре стало понятно, что мама ждет еще одного ребенка, и она решила рожать. Для нее это было символом того, что отец обязательно вернется: ведь он так хотел сына.
Мы все с нетерпением ждали мальчика, но он родился мертвым, а мама скончалась от потери крови прямо на операционном столе. Иногда мне кажется, мама бы не умерла, если бы отец был рядом. Я помню, как она тихонько плакала по вечерам, думая, что я уже сплю.
Бабушка долго не могла решиться сказать мне о смерти мамы. Конечно, она хотела уберечь меня от потрясения, и поступала так только из любви ко мне. Но я то думала, что мама бросила меня, так же как раньше отец. Долгими зимними ночами я лежала в своей детской постельке и перебирала свои неказистые грехи. Я готова была перестать просить мороженого, сразу бежать домой, как только меня позовут со двора, и без напоминаний убирать свои игрушки, только бы мама вернулась ко мне.
Так продолжалось до тех пор, пока бабушка не взяла меня за руку и не повела туда, где с плоской керамической фотографии на меня посмотрела мать. Детство в тот день кончилось, и я окончательно осиротела.
И так будучи довольно спокойным ребенком, после этого я совершенно замкнулась в себе. Может быть, этому еще способствовало и то, что бабушка принялась рьяно ограждать меня от внешнего мира. Она, словно искупая какую-то несуществующую вину передо мной, старалась заменить мне не только отца и мать, но и подруг.
Результатом такого воспитания стало то, что к семнадцати годам я, выросши в хрупкую очаровательную брюнетку с зелеными глазами, считала себя последней дурнушкой, не достойной даже самого что ни на есть завалящего принца. К тому же, я была совершенно инфантильна и не готова к самостоятельной жизни, не знала, о чем говорить со сверстниками, не умела делать покупки в магазине и боялась попросить медицинскую карту в регистратуре.
Ощущение своей жизненной несостоятельности было настолько неприятно, что я решила, во что бы то ни стало избавиться от него. Но перестать быть белой вороной оказалось не так-то просто. Пришлось обложиться книжками по психологии и психотренингам, где я и вычитала, наконец, как стать такой, какой видишь себя в своих мечтах. По мнению авторов, сделать это было очень просто: нужно всего лишь скопировать поведение тех счастливцев, которые в полной мере обладали недостающими чертами характера и благами.
Но, совет, казавшийся таким легким на бумаге, на деле оказался довольно непрост. Притворяться бойкой и раскрепощенной девчонкой поначалу было просто невыносимо, и по вечерам я рыдала от бессилия и сознания собственной неуклюжести. Но потом все же вытирала слезы, становилась перед зеркалом и бесконечно отрабатывала улыбку, взгляд, жесты. Наконец, наступил такой день, когда я перестала чувствовать дискомфорт, общаясь с посторонним человеком, и более-менее влилась в толпу своих однокурсниц.
Вскоре годы учебы оказались позади, я устроилась на работу в небольшую редакцию одной из местных газет, и почувствовала себя там вполне в своей привычной стихии. Все женщины, работавшие вместе со мной, были старше меня по возрасту, в перерывах мы вместе пили чай, мило болтая, и я могла, не притворяясь, оставаться сама собой.
У тридцатипятилетней Надюхи, было двое детей, объем бедер в сто тринадцать сантиметров и неистощимый запас оптимизма. Она была большой любительницей взбитых сливок и шедевров кондитерского искусства под названием «пирожные», и с ней можно было поболтать обо всем на свете и поплакаться в жилетку.
А Тамара Марковна как раз находилась в том счастливом периоде жизни, полном свободы, когда дети уже выросли, а внуки еще не появились. В сущности, она переживала время второй молодости и открытия для себя мира Большого Секса. Вместе с мужем, конечно. Как-то раз она сказала, что такой полноты ощущений у нее не было даже в молодости: всегда кто-то был рядом, то свекровь за стенкой, то дети под боком. Но потом дети выросли и разъехались, свекровь отошла в мир иной, квартира опустела и затихла. Теперь по вечерам, лежа в постели и тесно прижавшись друг к другу, не надо было прислушиваться как вздыхает и кашляет за стенкой свекровь, и вздрагивать от того, что мимо в туалет, или попить воды, снова пробежали дочь или сын. К счастью, они не успели к этому моменту растерять все свои чувства друг к другу, и зерно свободы упало на благодатную почву.
Еще у нас была Соня Абрамовна, которая никогда не выходила замуж, но о мужчинах знала все. Она носила стрижку «Паж», курила крепкие папиросы, и изредка отпускала перченые Одесские шутки, на которые никогда никто не обижался. Несмотря на немного ехидный склад ума, она была добрейшим человеком. Если кому-то было плохо, Соня Абрамовна всегда первая бросалась на помощь.
Никакой закулисной жизни у нас не было, потому что не было, собственно, и кулис, и делить нам было нечего. Все просто занимались каждый своим делом. А когда умерла моя бабушка, именно эти женщины поддержали меня и не дали совсем упасть духом и сломаться. Короче, мне было уютно в моем мирке, и я ничего не хотела в нем менять.
Но Иван, ворвавшийся в мою жизнь как торнадо, тут же принялся перекраивать все по-своему. Первым делом он попытался выдернуть меня из привычного и ставшего мне родным коллектива. Я оказала достойное сопротивление, и на какое-то время Иван отступил. Вторая массированная атака на меня была произведена, когда мы уже стали жить вместе. Иван начал издалека, с туманных рассуждений о личностном росте и карьерных взлетах, о роли случая в жизни каждого человека. Я слушала и меланхолично жевала кукурузные хлопья, одним глазом пытаясь смотреть «Запах женщины» с Аль Пачино.
- Пойми, ты работаешь в курятнике и общаешься с курами, - горячился он.
В этот момент слепой герой Аль Пачино пригласил на танец девушку. Мне всегда так нравилась эта сцена, что я смотрела ее, не отрываясь. Поэтому смысл сказанного не сразу дошел до меня. А когда дошел, тарелка полетела в одну сторону, хлопья в другую, а я ушла в третью.
К вечеру Иван нашел меня в одном из баров в компании трех юнцов, которым я лихо показывала, как правильно пить текилу.
- Диана, - Иван бухнулся передо мной на колени, - прости меня. Я не знал, как доказать, что ты губишь себя.
После долгих, но вполне корректных дебатов, мир был восстановлен. Иван пообещал никогда больше не отзываться плохо о моих коллегах, и честно держал слово. Но спустя год, он все-таки договорился за моей спиной о переводе, а я малодушно уступила. И оказалась в редакции газеты «Любимый город».
Собираясь в свой первый рабочий день, я изрядно нервничала и отбрасывала в сторону наряды один за другим. Тот мне казался слишком легкомысленным, другой излишне строгим, а третий – вызывающим.
Наконец, я остановилась на модных черных брюках и белой блузе, выглядящих достаточно официально, а чтоб смягчить впечатление, подчеркнула талию ажурным змеиным ремешком.
Но тот прием, который оказали мне новые соседки по кабинету, лучше было бы и не вспоминать.
- Здравствуйте! - я распахнула дверь и вошла.
Несколько молодых женщин, стоявших у окна, оторвались от своей болтовни и посмотрели на меня так, что я готова была просочиться сквозь стену. Улыбка моя медленно увядала, а в повисшей тишине отчетливо слышалось тиканье больших настенных часов. Мои застарелые комплексы дружно ожили и подняли головы, а я с горечью подумала, что лучше бы мне было одеться в платье из бабушкиного сундука, обуть на ноги ее же туфли, а лицо покрыть кремом для искусственного загара, причем несколько раз и неровным слоем. Может быть, тогда местное население отнеслось бы ко мне чуточку благосклонней и не испепеляло сейчас взглядами.
- Здравствуй! – раздалось откуда-то сбоку.
Я повернулась и увидела пухленькую женщину лет сорока, с каштановыми волосами, уложенными вокруг лица колечками и близорукими глазами за толстыми линзами очков. Видно я представляла собой довольно жалкое зрелище, потому что она подбадривающее улыбнулась и встала навстречу:
- Пойдем, покажу твой стол, - сказала она.
Кроме Гали Молочковой, больше со мной не заговорил никто. Ей же я была страшно признательна за то, что мой первый рабочий день не окончился позорным бегством, с последующим зализыванием ран.
Раскладывая свои вещи на новом месте, я с тоской вспоминала свою старую редакцию, и милых женщин, оставшихся там. В какой-то момент удушливой волной подкатила злость на Ивана, но я торопливо придушила ее, повторяя себе, что Ваня хотел как лучше.
Наконец, наступил обеденный перерыв, и все, радостно выпорхнув наружу, оставили меня размышлять над бренностью бытия. Совершенно некстати вспомнился ароматный чай, который сейчас заваривали в синем перламутровом чайнике мои бывшие коллеги, и на глаза навернулись слезы. Чтобы не расклеиться окончательно, я встала и вышла в коридор.
Идти было абсолютно некуда. Окрестности мне были еще не знакомы, обследовать их с энергией юного скаута мне не хотелось, но и сидеть на месте было обидно. Я покрутила головой по сторонам и решила для начала пойти направо. Обнаруженный там черный ход немного поднял мне настроение, потому что за дверью начинался сад. Старый и запущенный, с кустами сирени, узенькими дорожками, выложенными гладким камнем, и со старинной беседкой над самым обрывом, он рождал мысли о поцелуях украдкой и о страстном любовном шепоте. Мне даже показалось, что я услышала слегка хрипловатый голос, вдохновенно читающий Гумилева:
«Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так, что сыплется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет».
А другой дискантом отвечал:
«Монастырского леса озера,
Переполненные голубым,
Говорят: нет лазурнее взора,
Как у тех, кто влюблен, и любим…»
Я встряхнула головой, чтоб прогнать наваждение, и прошла вперед. Из беседки открывался изумительный вид на море. Залюбовавшись на мелкие барашки волн, я даже не заметила, когда грусть вдруг исчезла, уступив место умиротворению и отрешенности.
«Лишенный желаний достигает нирваны» - вспомнилось мне.
Проснувшееся чувство голода, однако, не дало мне ощутить себя полностью лишенной желаний, и я бодро направилась к выходу, собираясь все же окунуться в суетливую, бегущую куда-то толпу.
- Это вас я видел сегодня во сне? – раздалось откуда-то сзади.
До этого момента я была уверена, что совершенно одна.
«Хорошо, что хоть предосудительным ничем не занималась, а то бы со стыда сгорела», - подумала я и обернулась.
Обладатель голоса приблизился:
- Разрешите представиться: Яковлев Игорь Семенович.
От удивления на мгновенье я онемела. Еще бы, передо мной был сам Яковлев, самый дорогой, и самый скандальный журналист города! Его статьи всегда отличались ядовитым стилем и отсутствием оглядки на авторитеты. За что он и бывал бит неоднократно.
Но видимо Яковлев нуждался в адреналине, как рыба в воде, потому что скандалы с его участием повторялись регулярно. Едва залечив последствия побоев, он тут же затевал новое расследование, в конце концов, опять приводящее к проблемам.
Кроме бойкого пера, Яковлева еще отличали элегантность и совершенно несовременная галантность. Сейчас на нем был легкий светло-коричневый костюм очень идущий к карим глазам, и пахло от него Парижским парфюмом. Я почувствовала, как слегка закружилась голова, и перед глазами пронеслись Эйфелева башня, Пантеон, и сад Тюильри. Стараясь быть как можно более спокойной, я улыбнулась и сказала:
- Меня зовут Диана.
- О, богиня Луны! – восхитился он, склоняясь к руке и целуя ее, - Изысканный симбиоз девственности и страсти, богиня-охотница, обольщающая и покоряющая мужчин.
- Почему – обольщающая? – обиделась я. - Как-то в ваших устах это прозвучало, почти как «развращающая». Насколько я знаю, Диана – богиня-девственница!
Яковлев рассмеялся:
- Душа моя, я не хотел сказать ничего неприятного. Просто многие не знают, что девственность в давние времена, вовсе не означала того, что означает сейчас.
- Да?! И что же она, интересно, означала?
- Только лишь то, что девушка не была замужем. Между прочим, слова о том, что «Дева родила», следует понимать точно так же.
- Бр, - помотала я головой, - теперь я совсем запуталась. Как – «точно так же»?
- А так, что ребенок появился у незамужней, только и всего, - опять рассмеялся Яковлев. - - Предлагаю сразу перейти на «ты». Принимается?
- Принимается, - согласилась я.
- Я вижу, ты грустишь в одиночестве. Сам совсем недавно перешел сюда, и вполне разделяю твои чувства. Здешний народ тяжело идет на сближение. Не составишь компанию, могу показать очень уютный бар? Горячие бутерброды и кофе обеспечены. Ну, так как?
- Годится, - бодро ответила я, - очень уж есть хочется.
Мы вышли на улицу, и немного потолкавшись в толпе, свернули в какую-то подворотню. Как ни странно, бар оказался буквально в двух шагах, но слишком уж хитроумно запрятан. Интересно, если бы не гид в лице Яковлева, сама бы я его нашла?
«Видимо, хозяин бара - большой поклонник Любы Успенской, - подумала я, разглядывая вывеску с замысловато выведенной надписью «Кабриолет». - Не знаю, у кого как, а у меня сие транспортное средство прочно ассоциируется именно с Любиным шлягером».
- Наверняка бар полупустой, в таком закоулке его найти весьма проблематично, - обратилась я к Яковлеву.
Он в ответ улыбнулся и, распахнув дверь, пропустил меня вперед. Вопреки моим ожиданиям, там было полно народа. При нашем появлении бармен, высокий плотный парень с перебитым носом и крепкой челюстью профессионального боксера вдруг замер, перестав протирать бокал, окинул меня с ног до головы оценивающим взглядом, и, подняв руку вверх, гаркнул:
- Салют, самой красивой посетительнице нашего бара!
И все обернулись на меня. Последнее, что я успела подумать перед тем, как войти в ступор, так это то, что его басу мог бы позавидовать сам Хворостовский. Ноги приросли к полу, тело одеревенело, и я с тоской подумала, что если в ближайшие восемь-девять секунд ко мне не вернется способность двигаться, я буду выглядеть форменной идиоткой. К счастью, стоять соляным столбом у дверей мне долго не пришлось, потому что кто-то с грохотом уронил графин на пол, и все обернулись на шум.
- Божественная, - Яковлев согнул в локте руку, предлагая опереться на нее, - разрешите провести вас?
Я с облегчением почувствовала, что ко мне вернулась способность двигаться, спустилась по ступенькам и пошла вслед за Яковлевым между столиками.
Потеряв интерес к разбитому графину, на меня опять стали оборачиваться, но теперь это уже не заставляло меня столбенеть, хотя и ввергало в некоторое смущение: если в глазах мужчин читалось явное любопытство, смешанное с восхищением, то женская половина бара смотрела с откровенной неприязнью.
«Ну, вот, - огорченно подумала я. - Нажила себе врагов, сама того не желая. Прям как в кино: ну, ничего ж не сделала, только вошла!»
Продвигаясь к самому дальнему столику, Игорь Семенович беспрестанно пожимал протянутые руки, раскланивался и целовал дамские пальчики под благосклонные улыбки их обладательниц. От мысли, что посторонний человек здесь только я одна, стало как-то неуютно. На сегодняшний день новых коллективов для меня и так было предостаточно.
Рассыпавшись в извинениях, Яковлев оставил меня за столиком одну, а сам отправился заказывать кофе. Я воспользовалась его отсутствием, чтобы как следует рассмотреть остальных посетителей бара. За столиком на шестерых сидели ребята, бритыми затылками и отсутствием интеллекта на лицах очень похожие на бандитов. В противоположной стороне, у окна - двое молодых людей в костюмах и при галстуках. Это в жару то. Учитывая близость такого ведомства, как ФСБ, и непроницаемость их невыразительных лиц, не вызывало сомнения, что они оттуда.
Все остальные были больше всего похожи на журналистов и, как я потом убедилась, ими же и являлись: кроме редакции газеты «Любимый город», здесь находились радиокомпания «Семь плюс» и крошечная газетка «Почтовая карета», державшаяся на плаву только за счет платных объявлений.
Девушек, принимая во внимание то, как «по-доброму» они на меня смотрят, я предпочла пока не замечать. Чтобы как–то заполнить образовавшееся из-за отсутствия Яковлева свободное время, я раскрыла сумочку и достала сигарету. И тут же несколько человек вскочили и протянули мне зажженные зажигалки. Немного оторопев от избытка внимания, прикурила от первой.
- Разрешите представиться – Алексей, - склонился ко мне начинающий лысеть невысокий блондин, - Не мог не подойти и не сказать, что Вы необыкновенно красивы! Надеюсь видеть Вас здесь почаще. Вы работаете вместе с Яковлевым?
- Да, - растерянно ответила я.
- Значит, еще увидимся, - многозначительно произнес он и, кивнув, отошел.
Но тут же его место занял следующий. Диалог повторился почти слово в слово, с той лишь разницей, что этот назвал меня обворожительной. Ему на смену пришел еще один, потом еще один…
Избыток внимания начал меня утомлять и я со злостью подумала: «Интересно, куда делся Игорь Семенович, и что, в самом деле, происходит? Здесь сегодня заседает профсоюз коверных работников арены, или в местной психушке забастовка медперсонала? Я, конечно недурна собой, но это явный перебор».
Когда, наконец, последний поклонник моей «неземной красоты» покинул место перед столиком, в открывшемся пространстве я увидела высокую блондинку, смотревшую на меня в упор. Выражение ее лица озадачило меня еще больше, чем происходившее только что: на нем было написано откровенное презрение.
Задумываться о причинах столь негативного отношения ко мне совершенно незнакомой девушки не хотелось, поэтому я затянулась и демонстративно выпустила в ее сторону клуб сигаретного дыма. И именно в этот момент вернулся Яковлев.
- Можно считать, что познакомились, - удовлетворенно кивнул он, заметив мою выходку, - Не обращай внимания, она ко всем так относится.
- Кто это? – недовольно спросила я, отнюдь не чувствуя себя успокоенной.
- Вика Андриенко. Еще познакомитесь, она в соседнем кабинете сидит. Соседи, короче, - несолидно хихикнул Яковлев.
- Да? – покосилась я на него, - Это поэтому она на меня так «ласково» смотрит?
- Ерунда, она всех новеньких так встречает.
Я пожала плечами и пересела, чтобы не видеть нахалку. Сначала разговор с Яковлевым отвлек меня от неприятных мыслей о моем неудачном дебюте, а потом, когда он отошел с кем-то поговорить, я унеслась в своем воображении в нашу с Иваном квартиру, которую я вдохновенно переделывала и перестраивала по-своему. Не знаю, что служит отправной точкой для шедевров великих дизайнеров, у меня все началось с картины, которую купил для меня Иван на Арбате. Тогда мы случайно забрели туда, и я сразу же увидела Её!
Длинноволосый бородатый художник с глазами усталого странника неторопливо складывал картины, но эта была в самом конце длинной шеренги и до нее очередь еще не дошла. На ней тоненькая хрупкая девушка стояла у самого обрыва, и треугольник ее платья-паруса рвал назад ветер. Может быть, он хотел увести ее от опасного края? Но она не замечала его усилий, ей хотелось вырваться туда, в безоблачную и бездонную синь неба, лишь оттолкнувшись от земли и вытянув за спиной руки как крылья…
Иван, увидев, как я заворожено застыла перед картиной, подошел и тихо произнес:
- Она похожа на тебя!
Сюрпризы он делать умел. До сих пор не могу понять, когда Иван успел договориться с арбатским художником и заплатить ему за картину? Я ведь все время была рядом. А потом еще надо было найти посыльного, оплатить доставку и предупредить персонал гостиницы, где мы жили. Не знаю, как Ваня все это проделал, может быть, когда усадил меня в маленьком кафе и вышел ненадолго, но когда мы вернулись в гостиницу, картина стояла на столе, опираясь на вазу с цветами померанца.
Внизу под картиной лежала одна из «Песен к возлюбленной посланных с цветами померанцев» Отомо Якамоти:
«Померанцы, что цветут передо мною,
возле дома, среди множества ветвей,
Как хотел бы
ночью с ясною луною
Показать возлюбленной своей!»
В общем-то, именно стихи и сыграли роль катализатора, который ускорил мое согласие в ответ на Ванин вопрос:
- Ты выйдешь за меня замуж?
Мужчина, который знает японскую поэзию и не путает цветок померанца, символа любви, с цветами желтой акации, вестниками разлуки, показался мне достойным того, чтобы я ответила: «Да!»
Мы стали жить вместе, дни потекли за днями, и зарегистрировать брак все было как-то недосуг. Но все-таки это случилось - мы назначили день свадьбы.
Эх, знать бы мне, в тот померанцевый день, что знатоком тейки и языка цветов была милая девушка, работавшая в цветочном магазине, а вовсе не мой жених. Может быть, тогда ничего бы не случилось? И для меня любовь Ивана не стала бы кисло-горькой, как созревший плод померанца.
Вернувшись в свой кабинет после перерыва, я обнаружила, что теперь меня, в общем-то, начали замечать, но вовсе не так, как бы хотелось. За моей спиной явно перешептывались, а когда я оглядывалась, мило улыбались.
С трудом доработав до конца рабочего дня, я убрала со стола бумаги и с облегчением закрыла за собой дверь кабинета. Иван, увидев меня в дверях редакции, выскочил навстречу и распахнул дверцу «Тойоты», картинно изогнувшись в подобострастном поклоне.
- Как первый день? – спросил он, захлопывая за мной дверцу автомобиля.
- Никак,- пожала плечами я, - начинаю жалеть, что поддалась на твои уговоры и перешла сюда.
- Ну, это ты перестань, - добродушно отмахнулся Иван, - тебе надо расти. А там, что за работа была? Так, смех один.
- Да, - вздохнула я, - зато там было спокойно. А здесь, что-то вокруг меня происходит, а я никак не пойму, что. И мне это не нравится.
- Брось, - засмеялся Ванька, - мандражируешь из-за первого рабочего дня. Вот посмотришь, через месяц будешь смеяться над сегодняшними страхами. Хочешь, поедем к морю? Тебя ведь всегда это успокаивало?
Поскольку я все еще огорченно молчала, понимая, что мои доводы для него не имеют веса, он расценил молчание как согласие, и радостно продолжил:
- Завалимся к Артуру, он нам шашлычок сообразит. А пока он будет его жарить, мы успеем спуститься к морю и искупаться. Поехали?
Я пожала плечами, что должно было означать - как хочешь. Ванька явно хотел, потому что понесся он туда как на пожар. Я люблю быструю езду, но то, как проделывает это Иван, невозможно ни с чем сравнить. Машины шарахаются от него в разные стороны, истерически сигналя и мигая фарами, а он несется между ними бешено лавируя, и смеется. Ненавижу, когда он так ездит. Обычно я вцепляюсь руками в сиденье, впадаю в ступор и мысленно молюсь. А поскольку я знаю только одну молитву – «Отче наш», - то ее и повторяю раз по пятьсот, пока мы не приезжаем на место. Причем от страха голос у меня в этот момент пропадает, в противном случае, я орала бы до хрипоты.
Наконец мы приехали, я облегченно вздохнула и, повернувшись к Ваньке, в сердцах сказала:
- Я же просила тебя не гонять так быстро! Ты же мне обещал!
- Ну, котеночек, - засюсюкал он, - в последний раз!
Когда мы только с ним познакомились, я верила, что именно этот раз и станет последним. Пока не разобралась, что Иван неисправим, и в следующий раз все повторится заново. На ватных ногах я выбралась из машины, постояла немного, приходя в себя и глядя вслед удаляющемуся Ивану, и поплелась следом.
- Вах, вах, вах, какие люди! – Послышался голос Артура из-за кустов сирени, густо разросшихся перед входом в шашлычную. - Заходи, дорогой, гостем будешь!
- Привет, Артурчик, шашлычком накормишь? – Ваня обнял его за плечи.
- Конечно, накормлю! Как не накормить, такой человек в гости приехал!
Тут из-за кустов вынырнула я, и он, вдохновившись еще больше, запел соловьем:
– Вах, Иван, ты и Дианочку с собой привез? А ты, Дианочка, все хорошеешь и хорошеешь! Садись вот сюда: королеве – лучшее место! – он суетливо бросил на деревянную скамью пушистую овечью шкуру и, взяв меня под локоть, помог расположиться с комфортом.
Я села и попыталась вслушаться в их разговор. Речь шла о людях, мне не знакомых, о каких-то их проблемах и прочих не важных для меня вещах. Гораздо более меня занимало происходящее со мной, то, что сегодня было в редакции, а затем в баре. Я попыталась найти какое-нибудь логичное объяснение всему, но так ничего и не придумала. Цельная картинка не складывалась, наверное, потому, что каких-то кусочков мозаики не доставало.
Морских купаний и застолья у Артура Ивану не хватило, и он потащил меня в диско-бар, где мы и протанцевали почти до утра. Вернувшись домой, я мешком рухнула в постель и уснула без сновидений.
часть 1
часть 3
часть 4
часть 5
Мы все с нетерпением ждали мальчика, но он родился мертвым, а мама скончалась от потери крови прямо на операционном столе. Иногда мне кажется, мама бы не умерла, если бы отец был рядом. Я помню, как она тихонько плакала по вечерам, думая, что я уже сплю.
Бабушка долго не могла решиться сказать мне о смерти мамы. Конечно, она хотела уберечь меня от потрясения, и поступала так только из любви ко мне. Но я то думала, что мама бросила меня, так же как раньше отец. Долгими зимними ночами я лежала в своей детской постельке и перебирала свои неказистые грехи. Я готова была перестать просить мороженого, сразу бежать домой, как только меня позовут со двора, и без напоминаний убирать свои игрушки, только бы мама вернулась ко мне.
Так продолжалось до тех пор, пока бабушка не взяла меня за руку и не повела туда, где с плоской керамической фотографии на меня посмотрела мать. Детство в тот день кончилось, и я окончательно осиротела.
И так будучи довольно спокойным ребенком, после этого я совершенно замкнулась в себе. Может быть, этому еще способствовало и то, что бабушка принялась рьяно ограждать меня от внешнего мира. Она, словно искупая какую-то несуществующую вину передо мной, старалась заменить мне не только отца и мать, но и подруг.
Результатом такого воспитания стало то, что к семнадцати годам я, выросши в хрупкую очаровательную брюнетку с зелеными глазами, считала себя последней дурнушкой, не достойной даже самого что ни на есть завалящего принца. К тому же, я была совершенно инфантильна и не готова к самостоятельной жизни, не знала, о чем говорить со сверстниками, не умела делать покупки в магазине и боялась попросить медицинскую карту в регистратуре.
Ощущение своей жизненной несостоятельности было настолько неприятно, что я решила, во что бы то ни стало избавиться от него. Но перестать быть белой вороной оказалось не так-то просто. Пришлось обложиться книжками по психологии и психотренингам, где я и вычитала, наконец, как стать такой, какой видишь себя в своих мечтах. По мнению авторов, сделать это было очень просто: нужно всего лишь скопировать поведение тех счастливцев, которые в полной мере обладали недостающими чертами характера и благами.
Но, совет, казавшийся таким легким на бумаге, на деле оказался довольно непрост. Притворяться бойкой и раскрепощенной девчонкой поначалу было просто невыносимо, и по вечерам я рыдала от бессилия и сознания собственной неуклюжести. Но потом все же вытирала слезы, становилась перед зеркалом и бесконечно отрабатывала улыбку, взгляд, жесты. Наконец, наступил такой день, когда я перестала чувствовать дискомфорт, общаясь с посторонним человеком, и более-менее влилась в толпу своих однокурсниц.
Вскоре годы учебы оказались позади, я устроилась на работу в небольшую редакцию одной из местных газет, и почувствовала себя там вполне в своей привычной стихии. Все женщины, работавшие вместе со мной, были старше меня по возрасту, в перерывах мы вместе пили чай, мило болтая, и я могла, не притворяясь, оставаться сама собой.
У тридцатипятилетней Надюхи, было двое детей, объем бедер в сто тринадцать сантиметров и неистощимый запас оптимизма. Она была большой любительницей взбитых сливок и шедевров кондитерского искусства под названием «пирожные», и с ней можно было поболтать обо всем на свете и поплакаться в жилетку.
А Тамара Марковна как раз находилась в том счастливом периоде жизни, полном свободы, когда дети уже выросли, а внуки еще не появились. В сущности, она переживала время второй молодости и открытия для себя мира Большого Секса. Вместе с мужем, конечно. Как-то раз она сказала, что такой полноты ощущений у нее не было даже в молодости: всегда кто-то был рядом, то свекровь за стенкой, то дети под боком. Но потом дети выросли и разъехались, свекровь отошла в мир иной, квартира опустела и затихла. Теперь по вечерам, лежа в постели и тесно прижавшись друг к другу, не надо было прислушиваться как вздыхает и кашляет за стенкой свекровь, и вздрагивать от того, что мимо в туалет, или попить воды, снова пробежали дочь или сын. К счастью, они не успели к этому моменту растерять все свои чувства друг к другу, и зерно свободы упало на благодатную почву.
Еще у нас была Соня Абрамовна, которая никогда не выходила замуж, но о мужчинах знала все. Она носила стрижку «Паж», курила крепкие папиросы, и изредка отпускала перченые Одесские шутки, на которые никогда никто не обижался. Несмотря на немного ехидный склад ума, она была добрейшим человеком. Если кому-то было плохо, Соня Абрамовна всегда первая бросалась на помощь.
Никакой закулисной жизни у нас не было, потому что не было, собственно, и кулис, и делить нам было нечего. Все просто занимались каждый своим делом. А когда умерла моя бабушка, именно эти женщины поддержали меня и не дали совсем упасть духом и сломаться. Короче, мне было уютно в моем мирке, и я ничего не хотела в нем менять.
Но Иван, ворвавшийся в мою жизнь как торнадо, тут же принялся перекраивать все по-своему. Первым делом он попытался выдернуть меня из привычного и ставшего мне родным коллектива. Я оказала достойное сопротивление, и на какое-то время Иван отступил. Вторая массированная атака на меня была произведена, когда мы уже стали жить вместе. Иван начал издалека, с туманных рассуждений о личностном росте и карьерных взлетах, о роли случая в жизни каждого человека. Я слушала и меланхолично жевала кукурузные хлопья, одним глазом пытаясь смотреть «Запах женщины» с Аль Пачино.
- Пойми, ты работаешь в курятнике и общаешься с курами, - горячился он.
В этот момент слепой герой Аль Пачино пригласил на танец девушку. Мне всегда так нравилась эта сцена, что я смотрела ее, не отрываясь. Поэтому смысл сказанного не сразу дошел до меня. А когда дошел, тарелка полетела в одну сторону, хлопья в другую, а я ушла в третью.
К вечеру Иван нашел меня в одном из баров в компании трех юнцов, которым я лихо показывала, как правильно пить текилу.
- Диана, - Иван бухнулся передо мной на колени, - прости меня. Я не знал, как доказать, что ты губишь себя.
После долгих, но вполне корректных дебатов, мир был восстановлен. Иван пообещал никогда больше не отзываться плохо о моих коллегах, и честно держал слово. Но спустя год, он все-таки договорился за моей спиной о переводе, а я малодушно уступила. И оказалась в редакции газеты «Любимый город».
Собираясь в свой первый рабочий день, я изрядно нервничала и отбрасывала в сторону наряды один за другим. Тот мне казался слишком легкомысленным, другой излишне строгим, а третий – вызывающим.
Наконец, я остановилась на модных черных брюках и белой блузе, выглядящих достаточно официально, а чтоб смягчить впечатление, подчеркнула талию ажурным змеиным ремешком.
Но тот прием, который оказали мне новые соседки по кабинету, лучше было бы и не вспоминать.
- Здравствуйте! - я распахнула дверь и вошла.
Несколько молодых женщин, стоявших у окна, оторвались от своей болтовни и посмотрели на меня так, что я готова была просочиться сквозь стену. Улыбка моя медленно увядала, а в повисшей тишине отчетливо слышалось тиканье больших настенных часов. Мои застарелые комплексы дружно ожили и подняли головы, а я с горечью подумала, что лучше бы мне было одеться в платье из бабушкиного сундука, обуть на ноги ее же туфли, а лицо покрыть кремом для искусственного загара, причем несколько раз и неровным слоем. Может быть, тогда местное население отнеслось бы ко мне чуточку благосклонней и не испепеляло сейчас взглядами.
- Здравствуй! – раздалось откуда-то сбоку.
Я повернулась и увидела пухленькую женщину лет сорока, с каштановыми волосами, уложенными вокруг лица колечками и близорукими глазами за толстыми линзами очков. Видно я представляла собой довольно жалкое зрелище, потому что она подбадривающее улыбнулась и встала навстречу:
- Пойдем, покажу твой стол, - сказала она.
Кроме Гали Молочковой, больше со мной не заговорил никто. Ей же я была страшно признательна за то, что мой первый рабочий день не окончился позорным бегством, с последующим зализыванием ран.
Раскладывая свои вещи на новом месте, я с тоской вспоминала свою старую редакцию, и милых женщин, оставшихся там. В какой-то момент удушливой волной подкатила злость на Ивана, но я торопливо придушила ее, повторяя себе, что Ваня хотел как лучше.
Наконец, наступил обеденный перерыв, и все, радостно выпорхнув наружу, оставили меня размышлять над бренностью бытия. Совершенно некстати вспомнился ароматный чай, который сейчас заваривали в синем перламутровом чайнике мои бывшие коллеги, и на глаза навернулись слезы. Чтобы не расклеиться окончательно, я встала и вышла в коридор.
Идти было абсолютно некуда. Окрестности мне были еще не знакомы, обследовать их с энергией юного скаута мне не хотелось, но и сидеть на месте было обидно. Я покрутила головой по сторонам и решила для начала пойти направо. Обнаруженный там черный ход немного поднял мне настроение, потому что за дверью начинался сад. Старый и запущенный, с кустами сирени, узенькими дорожками, выложенными гладким камнем, и со старинной беседкой над самым обрывом, он рождал мысли о поцелуях украдкой и о страстном любовном шепоте. Мне даже показалось, что я услышала слегка хрипловатый голос, вдохновенно читающий Гумилева:
«Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так, что сыплется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет».
А другой дискантом отвечал:
«Монастырского леса озера,
Переполненные голубым,
Говорят: нет лазурнее взора,
Как у тех, кто влюблен, и любим…»
Я встряхнула головой, чтоб прогнать наваждение, и прошла вперед. Из беседки открывался изумительный вид на море. Залюбовавшись на мелкие барашки волн, я даже не заметила, когда грусть вдруг исчезла, уступив место умиротворению и отрешенности.
«Лишенный желаний достигает нирваны» - вспомнилось мне.
Проснувшееся чувство голода, однако, не дало мне ощутить себя полностью лишенной желаний, и я бодро направилась к выходу, собираясь все же окунуться в суетливую, бегущую куда-то толпу.
- Это вас я видел сегодня во сне? – раздалось откуда-то сзади.
До этого момента я была уверена, что совершенно одна.
«Хорошо, что хоть предосудительным ничем не занималась, а то бы со стыда сгорела», - подумала я и обернулась.
Обладатель голоса приблизился:
- Разрешите представиться: Яковлев Игорь Семенович.
От удивления на мгновенье я онемела. Еще бы, передо мной был сам Яковлев, самый дорогой, и самый скандальный журналист города! Его статьи всегда отличались ядовитым стилем и отсутствием оглядки на авторитеты. За что он и бывал бит неоднократно.
Но видимо Яковлев нуждался в адреналине, как рыба в воде, потому что скандалы с его участием повторялись регулярно. Едва залечив последствия побоев, он тут же затевал новое расследование, в конце концов, опять приводящее к проблемам.
Кроме бойкого пера, Яковлева еще отличали элегантность и совершенно несовременная галантность. Сейчас на нем был легкий светло-коричневый костюм очень идущий к карим глазам, и пахло от него Парижским парфюмом. Я почувствовала, как слегка закружилась голова, и перед глазами пронеслись Эйфелева башня, Пантеон, и сад Тюильри. Стараясь быть как можно более спокойной, я улыбнулась и сказала:
- Меня зовут Диана.
- О, богиня Луны! – восхитился он, склоняясь к руке и целуя ее, - Изысканный симбиоз девственности и страсти, богиня-охотница, обольщающая и покоряющая мужчин.
- Почему – обольщающая? – обиделась я. - Как-то в ваших устах это прозвучало, почти как «развращающая». Насколько я знаю, Диана – богиня-девственница!
Яковлев рассмеялся:
- Душа моя, я не хотел сказать ничего неприятного. Просто многие не знают, что девственность в давние времена, вовсе не означала того, что означает сейчас.
- Да?! И что же она, интересно, означала?
- Только лишь то, что девушка не была замужем. Между прочим, слова о том, что «Дева родила», следует понимать точно так же.
- Бр, - помотала я головой, - теперь я совсем запуталась. Как – «точно так же»?
- А так, что ребенок появился у незамужней, только и всего, - опять рассмеялся Яковлев. - - Предлагаю сразу перейти на «ты». Принимается?
- Принимается, - согласилась я.
- Я вижу, ты грустишь в одиночестве. Сам совсем недавно перешел сюда, и вполне разделяю твои чувства. Здешний народ тяжело идет на сближение. Не составишь компанию, могу показать очень уютный бар? Горячие бутерброды и кофе обеспечены. Ну, так как?
- Годится, - бодро ответила я, - очень уж есть хочется.
Мы вышли на улицу, и немного потолкавшись в толпе, свернули в какую-то подворотню. Как ни странно, бар оказался буквально в двух шагах, но слишком уж хитроумно запрятан. Интересно, если бы не гид в лице Яковлева, сама бы я его нашла?
«Видимо, хозяин бара - большой поклонник Любы Успенской, - подумала я, разглядывая вывеску с замысловато выведенной надписью «Кабриолет». - Не знаю, у кого как, а у меня сие транспортное средство прочно ассоциируется именно с Любиным шлягером».
- Наверняка бар полупустой, в таком закоулке его найти весьма проблематично, - обратилась я к Яковлеву.
Он в ответ улыбнулся и, распахнув дверь, пропустил меня вперед. Вопреки моим ожиданиям, там было полно народа. При нашем появлении бармен, высокий плотный парень с перебитым носом и крепкой челюстью профессионального боксера вдруг замер, перестав протирать бокал, окинул меня с ног до головы оценивающим взглядом, и, подняв руку вверх, гаркнул:
- Салют, самой красивой посетительнице нашего бара!
И все обернулись на меня. Последнее, что я успела подумать перед тем, как войти в ступор, так это то, что его басу мог бы позавидовать сам Хворостовский. Ноги приросли к полу, тело одеревенело, и я с тоской подумала, что если в ближайшие восемь-девять секунд ко мне не вернется способность двигаться, я буду выглядеть форменной идиоткой. К счастью, стоять соляным столбом у дверей мне долго не пришлось, потому что кто-то с грохотом уронил графин на пол, и все обернулись на шум.
- Божественная, - Яковлев согнул в локте руку, предлагая опереться на нее, - разрешите провести вас?
Я с облегчением почувствовала, что ко мне вернулась способность двигаться, спустилась по ступенькам и пошла вслед за Яковлевым между столиками.
Потеряв интерес к разбитому графину, на меня опять стали оборачиваться, но теперь это уже не заставляло меня столбенеть, хотя и ввергало в некоторое смущение: если в глазах мужчин читалось явное любопытство, смешанное с восхищением, то женская половина бара смотрела с откровенной неприязнью.
«Ну, вот, - огорченно подумала я. - Нажила себе врагов, сама того не желая. Прям как в кино: ну, ничего ж не сделала, только вошла!»
Продвигаясь к самому дальнему столику, Игорь Семенович беспрестанно пожимал протянутые руки, раскланивался и целовал дамские пальчики под благосклонные улыбки их обладательниц. От мысли, что посторонний человек здесь только я одна, стало как-то неуютно. На сегодняшний день новых коллективов для меня и так было предостаточно.
Рассыпавшись в извинениях, Яковлев оставил меня за столиком одну, а сам отправился заказывать кофе. Я воспользовалась его отсутствием, чтобы как следует рассмотреть остальных посетителей бара. За столиком на шестерых сидели ребята, бритыми затылками и отсутствием интеллекта на лицах очень похожие на бандитов. В противоположной стороне, у окна - двое молодых людей в костюмах и при галстуках. Это в жару то. Учитывая близость такого ведомства, как ФСБ, и непроницаемость их невыразительных лиц, не вызывало сомнения, что они оттуда.
Все остальные были больше всего похожи на журналистов и, как я потом убедилась, ими же и являлись: кроме редакции газеты «Любимый город», здесь находились радиокомпания «Семь плюс» и крошечная газетка «Почтовая карета», державшаяся на плаву только за счет платных объявлений.
Девушек, принимая во внимание то, как «по-доброму» они на меня смотрят, я предпочла пока не замечать. Чтобы как–то заполнить образовавшееся из-за отсутствия Яковлева свободное время, я раскрыла сумочку и достала сигарету. И тут же несколько человек вскочили и протянули мне зажженные зажигалки. Немного оторопев от избытка внимания, прикурила от первой.
- Разрешите представиться – Алексей, - склонился ко мне начинающий лысеть невысокий блондин, - Не мог не подойти и не сказать, что Вы необыкновенно красивы! Надеюсь видеть Вас здесь почаще. Вы работаете вместе с Яковлевым?
- Да, - растерянно ответила я.
- Значит, еще увидимся, - многозначительно произнес он и, кивнув, отошел.
Но тут же его место занял следующий. Диалог повторился почти слово в слово, с той лишь разницей, что этот назвал меня обворожительной. Ему на смену пришел еще один, потом еще один…
Избыток внимания начал меня утомлять и я со злостью подумала: «Интересно, куда делся Игорь Семенович, и что, в самом деле, происходит? Здесь сегодня заседает профсоюз коверных работников арены, или в местной психушке забастовка медперсонала? Я, конечно недурна собой, но это явный перебор».
Когда, наконец, последний поклонник моей «неземной красоты» покинул место перед столиком, в открывшемся пространстве я увидела высокую блондинку, смотревшую на меня в упор. Выражение ее лица озадачило меня еще больше, чем происходившее только что: на нем было написано откровенное презрение.
Задумываться о причинах столь негативного отношения ко мне совершенно незнакомой девушки не хотелось, поэтому я затянулась и демонстративно выпустила в ее сторону клуб сигаретного дыма. И именно в этот момент вернулся Яковлев.
- Можно считать, что познакомились, - удовлетворенно кивнул он, заметив мою выходку, - Не обращай внимания, она ко всем так относится.
- Кто это? – недовольно спросила я, отнюдь не чувствуя себя успокоенной.
- Вика Андриенко. Еще познакомитесь, она в соседнем кабинете сидит. Соседи, короче, - несолидно хихикнул Яковлев.
- Да? – покосилась я на него, - Это поэтому она на меня так «ласково» смотрит?
- Ерунда, она всех новеньких так встречает.
Я пожала плечами и пересела, чтобы не видеть нахалку. Сначала разговор с Яковлевым отвлек меня от неприятных мыслей о моем неудачном дебюте, а потом, когда он отошел с кем-то поговорить, я унеслась в своем воображении в нашу с Иваном квартиру, которую я вдохновенно переделывала и перестраивала по-своему. Не знаю, что служит отправной точкой для шедевров великих дизайнеров, у меня все началось с картины, которую купил для меня Иван на Арбате. Тогда мы случайно забрели туда, и я сразу же увидела Её!
Длинноволосый бородатый художник с глазами усталого странника неторопливо складывал картины, но эта была в самом конце длинной шеренги и до нее очередь еще не дошла. На ней тоненькая хрупкая девушка стояла у самого обрыва, и треугольник ее платья-паруса рвал назад ветер. Может быть, он хотел увести ее от опасного края? Но она не замечала его усилий, ей хотелось вырваться туда, в безоблачную и бездонную синь неба, лишь оттолкнувшись от земли и вытянув за спиной руки как крылья…
Иван, увидев, как я заворожено застыла перед картиной, подошел и тихо произнес:
- Она похожа на тебя!
Сюрпризы он делать умел. До сих пор не могу понять, когда Иван успел договориться с арбатским художником и заплатить ему за картину? Я ведь все время была рядом. А потом еще надо было найти посыльного, оплатить доставку и предупредить персонал гостиницы, где мы жили. Не знаю, как Ваня все это проделал, может быть, когда усадил меня в маленьком кафе и вышел ненадолго, но когда мы вернулись в гостиницу, картина стояла на столе, опираясь на вазу с цветами померанца.
Внизу под картиной лежала одна из «Песен к возлюбленной посланных с цветами померанцев» Отомо Якамоти:
«Померанцы, что цветут передо мною,
возле дома, среди множества ветвей,
Как хотел бы
ночью с ясною луною
Показать возлюбленной своей!»
В общем-то, именно стихи и сыграли роль катализатора, который ускорил мое согласие в ответ на Ванин вопрос:
- Ты выйдешь за меня замуж?
Мужчина, который знает японскую поэзию и не путает цветок померанца, символа любви, с цветами желтой акации, вестниками разлуки, показался мне достойным того, чтобы я ответила: «Да!»
Мы стали жить вместе, дни потекли за днями, и зарегистрировать брак все было как-то недосуг. Но все-таки это случилось - мы назначили день свадьбы.
Эх, знать бы мне, в тот померанцевый день, что знатоком тейки и языка цветов была милая девушка, работавшая в цветочном магазине, а вовсе не мой жених. Может быть, тогда ничего бы не случилось? И для меня любовь Ивана не стала бы кисло-горькой, как созревший плод померанца.
Вернувшись в свой кабинет после перерыва, я обнаружила, что теперь меня, в общем-то, начали замечать, но вовсе не так, как бы хотелось. За моей спиной явно перешептывались, а когда я оглядывалась, мило улыбались.
С трудом доработав до конца рабочего дня, я убрала со стола бумаги и с облегчением закрыла за собой дверь кабинета. Иван, увидев меня в дверях редакции, выскочил навстречу и распахнул дверцу «Тойоты», картинно изогнувшись в подобострастном поклоне.
- Как первый день? – спросил он, захлопывая за мной дверцу автомобиля.
- Никак,- пожала плечами я, - начинаю жалеть, что поддалась на твои уговоры и перешла сюда.
- Ну, это ты перестань, - добродушно отмахнулся Иван, - тебе надо расти. А там, что за работа была? Так, смех один.
- Да, - вздохнула я, - зато там было спокойно. А здесь, что-то вокруг меня происходит, а я никак не пойму, что. И мне это не нравится.
- Брось, - засмеялся Ванька, - мандражируешь из-за первого рабочего дня. Вот посмотришь, через месяц будешь смеяться над сегодняшними страхами. Хочешь, поедем к морю? Тебя ведь всегда это успокаивало?
Поскольку я все еще огорченно молчала, понимая, что мои доводы для него не имеют веса, он расценил молчание как согласие, и радостно продолжил:
- Завалимся к Артуру, он нам шашлычок сообразит. А пока он будет его жарить, мы успеем спуститься к морю и искупаться. Поехали?
Я пожала плечами, что должно было означать - как хочешь. Ванька явно хотел, потому что понесся он туда как на пожар. Я люблю быструю езду, но то, как проделывает это Иван, невозможно ни с чем сравнить. Машины шарахаются от него в разные стороны, истерически сигналя и мигая фарами, а он несется между ними бешено лавируя, и смеется. Ненавижу, когда он так ездит. Обычно я вцепляюсь руками в сиденье, впадаю в ступор и мысленно молюсь. А поскольку я знаю только одну молитву – «Отче наш», - то ее и повторяю раз по пятьсот, пока мы не приезжаем на место. Причем от страха голос у меня в этот момент пропадает, в противном случае, я орала бы до хрипоты.
Наконец мы приехали, я облегченно вздохнула и, повернувшись к Ваньке, в сердцах сказала:
- Я же просила тебя не гонять так быстро! Ты же мне обещал!
- Ну, котеночек, - засюсюкал он, - в последний раз!
Когда мы только с ним познакомились, я верила, что именно этот раз и станет последним. Пока не разобралась, что Иван неисправим, и в следующий раз все повторится заново. На ватных ногах я выбралась из машины, постояла немного, приходя в себя и глядя вслед удаляющемуся Ивану, и поплелась следом.
- Вах, вах, вах, какие люди! – Послышался голос Артура из-за кустов сирени, густо разросшихся перед входом в шашлычную. - Заходи, дорогой, гостем будешь!
- Привет, Артурчик, шашлычком накормишь? – Ваня обнял его за плечи.
- Конечно, накормлю! Как не накормить, такой человек в гости приехал!
Тут из-за кустов вынырнула я, и он, вдохновившись еще больше, запел соловьем:
– Вах, Иван, ты и Дианочку с собой привез? А ты, Дианочка, все хорошеешь и хорошеешь! Садись вот сюда: королеве – лучшее место! – он суетливо бросил на деревянную скамью пушистую овечью шкуру и, взяв меня под локоть, помог расположиться с комфортом.
Я села и попыталась вслушаться в их разговор. Речь шла о людях, мне не знакомых, о каких-то их проблемах и прочих не важных для меня вещах. Гораздо более меня занимало происходящее со мной, то, что сегодня было в редакции, а затем в баре. Я попыталась найти какое-нибудь логичное объяснение всему, но так ничего и не придумала. Цельная картинка не складывалась, наверное, потому, что каких-то кусочков мозаики не доставало.
Морских купаний и застолья у Артура Ивану не хватило, и он потащил меня в диско-бар, где мы и протанцевали почти до утра. Вернувшись домой, я мешком рухнула в постель и уснула без сновидений.
часть 1
часть 3
часть 4
часть 5
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2006-02-27 09:56 pm (UTC)- Боже мой!... Диана, солнце моё, настолько поверхностных людей в природе не бывает. Попробуёте придумать какую-нибудь более близкую к реальности причину
no subject
Date: 2006-02-27 10:07 pm (UTC)no subject
Date: 2006-02-27 10:08 pm (UTC)no subject
Date: 2006-02-27 10:17 pm (UTC)no subject
Date: 2006-02-27 10:36 pm (UTC)должно же быть что-то подлинное под всеми этими сюсюканиями - например, девица боялась, что это её последний шанс найти зарабатывающего мужучка и, подгоняемая опасением остаться одинокой, готова была прыгнуть за любого человека в штанах, который не ковыряет вилкой в ухе, ну или что-нить ещё - только реальное, а не придуманное для легковерных!
no subject
Date: 2006-02-27 10:48 pm (UTC)И какой "последний шанс" в столь юном возрасте?! Героине во время событий, о которых она рассказывает, чуть за двадцать.
Но я знакома и с мужчинами, которые женятся только лишь потому, что:
а) жена моложе, и это льстит его самолюбию;
б) У нее длинные ноги;
в) у нее полные сексуальные губки и тугая попка
Анджелина Джоли, отбившая Бреда Пита у Энистон - тому подтверждение.
И хорошо еще, если в приложение к попке идут мозги, так нет, чаще всего ими вообще не интересуются.
А вот это - "девица боялась, что это её последний шанс найти зарабатывающего мужучка и, подгоняемая опасением остаться одинокой, готова была прыгнуть за любого человека в штанах, который не ковыряет вилкой в ухе" - для старых дев, которые не уверены в себе.
Это ж как надо себя не любить, чтоб выйти замуж за "штаны"